Редкие люди

Григорий Ледков

Как живут коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока.

Из 193 народов, проживающих на территории нашей страны, 40 относятся к коренным малочисленным народам Севера, Сибири и Дальнего Востока. Это саамы на Кольском полуострове, долганы на Таймыре, удэгейцы в Приморском крае, алеуты на Камчатке и др.

По данным Всероссийской переписи населения 2010 г., самыми малочисленными народами были признаны кереки на Чукотке (или анкалгакку, т. е. «народ у моря») – их всего 4 человека, а также алюторцы на Камчатке – их лишь 12 человек. Сколько представителей этих и других народов живёт в наши дни? Об этом мы узнаем из новой переписи населения 2021 г. По словам главы Росстата РФ Александра Суринова, её первые результаты станут известны уже в начале следующего года.

«СтоЛИЧНОСТЬ» встретилась с президентом Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ ­Григорием Ледковым, чтобы выяснить, как живут малочисленные народы в современных реалиях, как сохраняют родной язык и традиции.

– Григорий Петрович, кого относят к коренным малочисленным народам Севера, Сибири и Дальнего Востока?

– Это народы численностью менее 50 тыс. человек, проживающие на территориях расселения своих предков, сохраняющие традиционные образ жизни, хозяйствование и промыслы и осознающие себя самостоятельными этническими общностями. Объединяет их то, что живут они в труднодоступных удалённых местах – в горах, в тайге, в тундре, на островах.

Сегодня таких народов 40. Как минимум половина ведёт полукочевой образ жизни: меняют сезонные места рыбалки, пастбища. А 6 – настоящие кочевники: ненцы, ханты, эвенки, чукчи, коряки, саамы. Проживают они на территориях 28 субъектов РФ. Общая их численность примерно 250 тыс. человек. Самые крупные – ненцы (44 тыс.), эвенки (37 тыс.) и ханты (30 тыс.). У них наблюдается положительная динамика демографических процессов. А есть те, кого осталось несколько сот человек. Например, энцы на Таймыре и ороки на Сахалине.

– Могут ли сегодня представители этих народов полностью сохранять традиционный образ жизни?

– Кое-где с этим, конечно, есть ­проблемы. Например, в этом году все жители верхних районов Амура в Хабаровском крае остались без рыбы. Причина этого в том числе в чрезмерном засиль­е промышленного рыболовства. При этом рыба для коренного народа – это всё: культура, традиции, ­основная еда. Не будет рыбы – он просто ­исчезнет.

Но в целом, к счастью, мы пока не потеряли ни одну традиционную отрасль хозяйствования. Оленеводческие народы сегодня – с оленем. Промысловики занимаются охотой, поморские народы на Дальнем Востоке – рыбодобычей. На Чукотке продолжается морской зверо­бойный промысел, и есть люди, которые готовы с риском для жизни выходить на охоту в море. Они имеют навык, желание, говорят на родном языке, живут на родной земле. Это такой отдельный вид производства сельскохозяйственных товаров и первичной промышленной пере­работки. Его вполне можно превратить в современный вид бизнеса. Он может прокормить. Но если это исчезнет, восстановить потом будет уже невозможно.

– Как государство поддерживает малочисленные народы?

– В Конституции России есть статьи, которые гарантируют сохранение этничности коренных малочисленных народов. Это главный документ, дающий нам возможность свободно жить и работать на своих территориях. Принято несколько профильных федеральных законов о наших правах, об организации общин, о территориях традиционного природопользования, рыболовстве и охоте. Есть аналогичные региональные правовые акты. Кроме того, коренным малочисленным народам оставили прежний возрастной порог для выхода на пенсию – 50 и 55 лет. Но кое-что, думаю, требует доработки. Например, федеральное законо­дательство в части вопросов доступа коренных малочисленных народов к водным и охотничьим биоресурсам.

Поговори с «Аяной»

– Что происходит с языками малочисленных народов?

– Там, где отходят на второй план традиционные отрасли хозяйствования, они исчезают. На этот процесс влияют урбанизация, новые технологии, промышленный рост в местах проживания коренных малочисленных народов.

К примеру, языки у ненцев, эвенков, чукчей, хантов – по преимуществу оленеводческие. Кочевник живёт с оленем, поэтому почти вся терминология его языка связана с оленевод­ством – загоны, выпас стада, охота, рыбалка, кочевание. И потому язык жив. А если мы потеряем само оленеводство, то как сохранить основанный на его понятиях язык? В городских условиях он потеряется – в нём и слов нет для такой жизни.

Когда в ­1920-х гг. ликвидировали безграмотность, вводили в оборот новые языковые правила – названия самолёта, телевизора, понятия из политической терминологии переводились на родные языки коренных народов. Этот метод можно использовать и сегодня: учить молодёжь, адаптировать её родной язык к современности.

За рубежом коренным народам создают необходимые условия для сохранения традиционного уклада жизни, начиная с детских садов и семьи. Есть такие примеры и в России. Например, северные вепсы, проживающие на северо-востоке Ленинградской области и в Карелии, успешно переняли зарубежный опыт по созданию языковых гнёзд в компактных поселениях – там с малых лет человек слышит родной язык и говорит на нём.

Ещё один позитивный сюжет. Недавно молодой изобретатель из Якутии Николай Апросимов представил свою разработку – мобильное приложение AYANA («Аяна»). Это голосовой переводчик на эвенкийский язык на основе искусственного интеллекта. Сам Апросимов – продолжатель известного в Якутии эвенкийского рода из Усть-Маи, носитель эвенкийского языка, по образованию биолог, эколог. Живёт в селе Амга, занимается компьютерными технологиям­и. Созданная им «Аяна» умеет общаться, может делать переводы с пояснениями. Это не просто очередное приложение на смарт­фоне. Это то, что способствует сохранению исчезающего родного языка. В будущем Николай планирует интегрировать в переводчик и другие языки народов Севера: юкагирский, долганский, чукотский. 

Надо сказать, в России ещё не существует другого такого же высокотехнологичного решения языковой проблемы коренных малочисленных народов. Издаётся много учебников, но сегодня век технический – кого загонишь в библиотеку? А такие технологии приближают человека к родному языку.

Учиться в Москве, но работать на родине

– Как живут представители мало­численных народов в Москве? Чем занимаются?

– Среди них много студентов вузов. В большинстве своём они нацелены на те специальности, которые нужны дома. Кто-то продолжает учёбу, занимается научной деятельностью, находит работу в Москве. Но многие, получив образование, возвращаются на свою малую родину. Так было и в моё время. Я сам учился в Петербурге, был студентом на факультете народов Севера Российского государственного педагогического университета им. Герцена. Северян-студентов из числа представителей коренных малочисленных народов тогда было много – около 200 человек, и все они в дальнейшем работали на родине. 

Как правило, коренные северяне не относятся к пребыванию в столице по принципу – обуст­роиться, заработать побольше денег и отослать своим семьям. Да и родной климат для северян гораздо приятнее, привычнее, дышится там свободнее. Кроме того, легче устроиться на работу и зарплаты повыше – есть северный коэффициент и различные программы поддержки. Молодёжь особенно стремится в экономически развитые регионы Севера – такие как Ханты-Мансийский округ, Ямало-Ненецкий округ, Красноярский край, Якутия.

– В какой семье росли вы сами?

– Я родился и вырос в Нарь­ян-Маре. Мама была художником, окончила Ярославское художественное училище, работала в школе-интернате и школе искусств. Отец работал мастером-строителем, в молодости учился в Вологодском строительном техникуме. У родителей крепкие корни из ненецких оленеводческих семей, все род­ственники до сих пор заняты оленеводством. Я часто бываю у них в тундре. Охота и рыбалка до сих пор со мной.

– Вы окончили в родном городе техникум по специальности «ветеринарный фельдшер» и, наверное, хотели связать свою судьбу с оленеводством? Почему вдруг решили уехать за высшим образованием?

– Когда пришёл домой, в Нарь­ян-Мар, после армии, я оказался «в другом государ­стве». Не было зарплаты, никуда не устроиться на работу, кругом жуткий кризис. Всё по талонам. Я всегда прислушивался к советам родителей. Мама сказала мне: «Тебе надо выучиться, сынок, получить высшее образование». И я поступил в вуз. Думаю, что не смог бы поступить, не сдал бы экзамены, но, к счастью, в РГПУ была квота для ненцев. 

Вот так я получил высшее образование благодаря государ­ственной поддержке. А не было бы этого – может быть, так бы и работал ветеринаром.

– Сколько лет вы уже в Москве?

– Работаю больше 10 лет. 

– Чем занимается ваша Ассоциация?

– Задача нашей общественной организации – отстаивать интересы малочисленных народов, решать социальные и экономические проблемы. А ещё она служит центром притяжения для тех, кто оказался в Москве. Мы проводим различные мероприятия, которые объединяют людей. Наиболее популярные – большая международная ежегодная выставка-ярмарка «Сокровища Севера», правовые семинары в Школе молодого лидера коренных малочисленных народов. Ещё я бы выделил Координационный совет всех этих 40 народов в Москве, литературный конкурс «Голос Севера» с более чем 200 участниками, выездные семинары в разных субъектах РФ. 

Инфографика Юлии Аганиной. Фото PhotoXpress, Павла Лисицына/РИА Новости, Александра Пирагиса/РИА Новости, Александра Рюмина/ТАСС, raipon.info/narody